Existential of corporeality as a basis for the level of criminal contamination of a criminal personality

Trush Vladimir Mikhailovich PhD in Psychology Psychologist at the Psychological Laboratory of the Correctional Facility №16 of the Federal Penitentiary Service of Russia in Murmansk region 184355, Russia, Murmansk region, pos. Murmashi, ul. Zelenaya, 14/A, Office of the Correctional Facility №16, the Psychological Laboratory  krist56@mail.ru Other publications by this author

Gomonov Nikolai Dmitrievich Doctor of Law Professor, Dean of the Faculty of Law, Professor at the Department of Criminal-Legal Disciplines of Moscow University of Humanities and Economics, the Northwest Branch  183008, Russia, Murmanskaya oblast', g. Murmansk, pr. Kol'skii, 51, kab. dekanata yuridicheskogo fakul'teta Gomonov_Nikolay@mail.ru Other publications by this author

Поскольку личность преступника является важнейшим звеном всего механизма преступного поведения, образно говоря, носителем причин такого поведения, его источником, глубинное изучение и всесторонний учет личностных особенностей является необходимой предпосылкой успешности профилактических усилий и задач организации сопротивления нарастающей девиантности и делинквентности населения. Более того, психологический аспект таких действий представляется едва ли не основным для их понимания и формирования системного подхода по их предупреждению. К сожалению, пока, необходимо констатировать, что в вопросах правоприменения активная роль юридической психологии, и особо её прогностический компонент, недостаточно соответствует классу и уровню заявленной задачи – вероятностно-прогностическому выявлению лиц, обладающих криминогенной зараженностью уровня вероятностной возможности совершения преступления. Данное положение является следствием позиции правовой теории 80-х годов ХХ века, когда « …правовая психология ставится в подчиненную зависимость от правовой идеологии  и трактуется при этом как низший, более простой уровень отражения правовой действительности» ^{[35, с. 47]}.

Как утверждает С. Н. Абельцев, «не было бы и смысла вести речь о личности преступника, если ей не присущи свойства, отличные от свойств личности тех, кто не совершает преступлений» ^{[1, с. 10]}.  Говорить о личности преступника возможно только тогда, когда есть индивид, вменяемое физическое лицо, совершившее, доказанное судом, противоправное деяние – преступление.

Следует обратить внимание на «неразработанность психологического аспекта проблемы индивидуализации ответственности» ^{[18, с. 68]} при назначении наказания. Законодатель «определяет субъектом уголовной ответственности, а, следовательно, и преступной деятельности, не личность, а «вменяемое физическое лицо» (ст. 19 УК РФ), т.е. человека, но не личность» (К. М. Лобзов, 2013). Однако УК РФ в ч. 3 ст. 60 «Общие начала  назначения наказания» устанавливает: «При назначении наказания учитывается характер и степень общественной опасности преступления и личность виновного, в том числе обстоятельства, смягчающие и отягощающие наказание, а также  влияние назначенного наказания на исправление осужденного и на условия жизни его семьи» ^[28]. При этом ч. 1 ст. 17 УПК РФ, регламентирующая свободу оценки доказательств, указывает: «Судья, присяжные заседатели, а также прокурор, следователь, дознаватель оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью» ^[29].

Таким образом, один из основных криминологических феноменов, которым является личность виновного, исключается из процесса уголовного судопроизводства, а степень индивидуальной ответственности не обусловливается особенностями личности содеявшего, а замещается внутренним убеждением и совестью иных участников уголовного судопроизводства.

Целесообразно несколько подробнее остановиться на адресации законодателя к указанным этико-нравственным категориям – совести и внутреннему убеждению. Так, науки правового профиля определяют совесть как «способность индивида к нравственному самоконтролю, самооценке своих поступков, проявление социальной сущности человека» ^[36]. В философском словаре совесть определяется, как «категория этики, выражающая способность личности осуществлять моральный самоконтроль, определять с позиций добра и зла отношение к своим и чужим поступкам, линии поведения. Совесть выносит свои оценки как бы независимо от практического интереса, однако в действительности в различных проявлениях …. отражает воздействие на него конкретных исторических, социальных, классовых условий жизни и воспитания» ^[30].

В представленных определениях отсутствует практически значимая смысловая наполненность.  Следует обратить внимание, что зачастую в понятиях, отраженных в законе, есть одна сторона, которая не содержится в самом понятии. Это сам акт понимания. Применительно к данному рассуждению очень интересна точка зрения, выраженная замечательным российским философом М. К. Мамардашвили: «Все мы знаем, что такое совесть, и ни  один из вас не сможет определить, что это такое. Она несомненна, но должна быть несомненной у каждого, то есть во многом. Нет одного содержания у совести, хотя оно – одно» ^{[12, с. 37]}.

Конечно, юриспруденция нуждается не только в психологическом, но и в более глубоком философском осмыслении и обеспечении. Мы солидарны с выводами доктора психологических наук, заведующей лабораторией юридической психологии Академии Генеральной прокуратуры Российской Федерации О. Д. Ситковской, изложенными в психологических комментариях к Уголовному кодексу Российской Федерации ^[18]. В частности, непонимание значимости психологически адекватного (с точки зрения личностных особенностей) регулирования процесса индивидуализации ответственности формируют основания возможных «отрицательных последствий для правоприменения. К их числу относятся:

· понятийные ошибки;

· упрощенчество изложения;

· поверхностность, когда некоторые термины, требующие интерпретации, лишь называются, но содержательно не раскрываются;

· неправильное определение необходимого и достаточного объема исследования свойств личности, значимых для индивидуализации ответственности» ^{[18, с. 68]}.

Актуальность рассмотрения феномена телесности, как основания личностной криминогенной зараженности, становится очевидной при проведении анализа используемых основных типологических схем личности преступника. (Ю.  М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е.Эминов, 1996). По признакам антиобщественной направленности поведения в основу типологии личности положены ее отношения к различным общественным ценностям. На основании такой классификации отношений выделялись следующие типы преступников ^[3]:

· случайный;

· ситуационный;

· неустойчивый;

· злостный;

· особо опасный.

По степени общественной опасности личности и ее криминогенной активности предложено выделить следующие типы преступников:

1. Особо опасные (активные антисоциальные).

2. Десоциализированные опасные (пассивные асоциальные).

3. Неустойчивые.

4. Ситуативные.

Приведем типологию личности корыстных преступников (совершающих корыстные, имущественные преступления), созданную по мотивационным критериям:

1. Утверждающийся (самоутверждающийся) тип.

2. Дезадаптивный (или асоциальный) тип.

3. Алкогольный тип.

4. Игровой тип.

5. Семейный тип.

Анализ индивидуально-личностных особенностей осужденных, склонных к делинквентным формам поведения, позволил сотрудникам НИИ ФСИН России (А. И. Мокрецов, В. В. Новиков, 2006) предложить их дифференциацию ^{[13, с. 102-108]} на 6 подгрупп в зависимости от выраженности их  индивидуально-личностных особенностей и характера взаимоотношений в среде ближайшего социального окружения:

· активно-оптимистические экстраверты;

· спонтанно-некомфортный тип;

· стенично-агрессивный тип;

· эмотивно-впечатлительный тип;

· ригидно-педантичный тип;

· пассивно-интровертированный тип.

В представленных подгруппах даны диагностические критерии,  описаны типичные поведенческие реакции, указаны ведущие стереотипы в сфере межличностных взаимоотношений.

Изнасилование является посягательством на неприкосновенность и свободное право распоряжаться человека собой, своей телесностью. Современная криминология ^{[4, с. 184-210]}, подразделяет их на следующие типы:

1. Сексуальные преступления типа: «Возврат  назад», которые складываются из двух подгрупп:

· нарушение индивидуального развития.

· дефекты межличностного общения.

2. Сексуальное насилие типа: «Жажда признания».

В поздних исследованиях лиц, осужденных за сексуальные преступления, имеет место более  развернутая классификация ^{[13, с. 53-82; 14, с. 326-336; 17, с. 145-154]}. Осужденные за изнасилования, имеющие нарушения психосексуального развития:

1-й тип – лица, совершившие изнасилование или его попытку в отношении ранее незнакомых женщин;

2-й тип – осужденные, отбывающие наказания за изнасилование девочек (в возрасте до 6 лет), а иногда и женщин преклонного возраста (свыше 60 лет);

3-й тип – осужденные за изнасилование девочек от 6 до 14 лет. Многие из них судимы ранее за развратные действия, по делу имеется обычно несколько эпизодов;

4-й тип – осужденные за изнасилования с выраженными характерологическими или психопатологическими особенностями лица, совершившие преступные действия, которые направлены в  начале на оказавшихся рядом с ними мужчин (мужа знакомых и т.п.), а затем на женщину;

5-й тип – лица, преступные действия которых отличаются внезапностью, как для потерпевшего, так и для самого преступника;

6-й тип – лица с психическими и физическими дефектами, которые являются препятствием для взаимодействия с противоположным полом (лица с умственной отсталостью, инвалиды);

7-й тип– осужденные с нарушением межличностного восприятия, обычно полностью отрицающие свою вину и считающие, что изнасилования как такового не было.

В новейших криминологических концепциях (К. М. Лобзов, 2012) совершенно обоснованно акцентируется внимание на том, что закон определяет субъектом уголовной ответственности, а следовательно, и преступной деятельности, не личность, а «вменяемое физическое лицо» (ст. 19 УК РФ), т.е. человека, но не личность.

Однако и до суда, и во время суда обвиняемый уже существует как  личность, и если обвиняемый совершил умышленное преступление, то в этом случае с точки зрения внутреннего, криминально-психологического содержания его личности можно говорить о ее криминогенности, как личностной характеристике.

Исходя из вышеизложенного, выдвигаются классификационные подходы, объединяющие лиц, совершивших преступления, на основаниях внутриличностного содержания и направленности противоправных деяний (В. Д. Малкова, 2006). В частности, исходя из криминально-родовой типологии личности преступников (К. М. Лобзов, 2012), можно говорить о:

а) преступниках с криминогенной направленностью личности разбойного типа;

б) преступниках с криминогенной направленностью личности корыстного типа;

в) преступниках с криминогенной направленностью личности сексуально-маниакального и развратного типа;

г) преступниках с криминогенной направленностью личности преступно-халатного типа;

д) преступниках с криминогенной направленностью личности мошеннического типа;

е) преступниках с криминогенной направленностью личности государство-изменнического (шпионского) типа (субъекты государственной измены).

В предложенных классификационных системах со всей очевидностью представлена направленность осуществляемых противоправных действий, и с той же очевидностью отсутствует ее психологически значимое содержание. В связи с вышеизложенным возникает вопрос о необходимости системного анализа совокупности внутренних, личностных факторов и внешних, средовых условий в их взаимообусловленности, способствующих и влияющих на формирование криминогенной зараженности личности, обладающей вероятностным потенциалом к преступной жизненной самореализации.

Анализ оснований в представленных типологических подходах определяет доминирование социально-средовой составляющей при фактическом отсутствии учета структуры психологических особенностей личности, совершившей преступление. В полном забвении остается генезис личности преступника – причины возникновения предрасположенности, фазы формирования, особенности становления в проявлениях уровня личностной криминогенности. Таким образом, развитие личности преступника пока остается побочным интересом естественного функционирования правоохранительных структур. (Ю. А. Шаранов, 2000).

Тем не менее, в указанных  работах по криминологическому исследованию личности преступника уже намечается приоритет психолого-социальной позиции. В частности подчеркивается (Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е.Эминов, 1996), что «…из всего причинного комплекса будут взяты лишь те факторы, которые «находятся» в самой личности, а не во внешних обстоятельствах, как бы важны они ни были. … Это справедливо, поскольку причины всегда в личности, а внешние обстоятельства могут играть роль лишь условий, способствующих или препятствующих совершению преступлений либо нейтральных по отношению к ним» ^{[3; 15]}.

В нашей предшествующей работе ^{[27, с. 16]} рассмотрение структурных компонентов личности преступника, наряду с традиционными характеристиками (социально-демографический статус, социальные проявления в различных сферах общественной жизни, нравственно-психологические свойства), было дополнено психодинамическим аспектом.

Психодинамический аспект представляет собой исследование с уточнением показателей, определяющих  результирующий характер обменных энергетических процессов между индивидом и группой, который может способствовать становлению социально-психологически здоровой личности, так и негативным, препятствующим данному процессу.

Необходимо учитывать, что «идентичность всегда имеет два аспекта – структурный и функциональный  в том смысле, что она всегда возникает на границе соприкосновения с группами, в которых он живет и функционирует. Как структура, идентичность является суммой всего исторического опыта и процесса идентификаций, который концептуально понимается как  результат интернализованных групповых отношений» ^{[34, с. 97]}.

В рамках проводимого исследования мы исходим из гипотезы о том, что одной из актуальных теоретических проблем психологии безопасности является определение философско-методологических оснований, на которых возможно превентивно-практическое диагностирование уровня психологической безопасности личности и  общества. Одним из направлений теоретических и практических исследований может быть «разработка психологических технологий прогнозирования и расследования тяжких и особо тяжких преступлений против личности … » (Ю. А. Шаранов, 2008) ^{[35, с. 53]}.

Мы считаем, что таким основанием может являться феномен телесности человека, как наше ближайшее место экзистенции (от позднелат. ex(s)istentia - существование), как источник всей и всякой феноменальности, т.к. все дается нам через него. Проведение психодиагностического анализа изменения личностных особенностей лиц, совершивших преступления, исходя из рассматриваемых категорий также возможно с позиции экзистенциальной философии. Рассматривая феномен телесности с позиции экзистенциальной философии, следует согласиться с мнением философа О. И. Ставцевой в том плане, что «понятие экзистенции необходимо рассматривать как раскрытие специфического бытия человека, не совпадающего с бытием вещи, так как человек является воплощенным духовным существом, обладающим телом и пребывающим в мире через тело» ^[19].

Тело – это основание, через которое происходит «первичное открытие мира», потому что тело закрепляет человека в мире, через тело он преодолевает хаос мира  посредством  переживания  чувств  и  восприятия  окружающих  объектов. Открытие-закрытие самого себя миру, по словам Винсента Декомба (признанный специалист по философии языка и действия, основная область интересов - аналитическая философия, философия духа и философия действия), делает тело «проводником бытия в мир» и «осью мира» ^[7]. «Тело не может быть объектом: оно никогда не предстает на расстоянии, никогда не открывается полностью тому, кто в нем обитает» ^{[7, с. 64]}, – оно есть постояннаязагадка даже для своего обладателя. В итоге человек начинает накапливать не только опыт из внешнего мира, но и внутренний опыт бытия телом.

Если позволить себе углубиться в феномен телесности, то можно, по убеждению немецкого философа и антрополога Дитмара Кампера, «не о теле думать – по определенным абстрактным образам, а телесно думать» ^[38].  Рассматривая память тела, Д. Кампер отмечает: «Человеческая культура с самого начала функционировала, как кодирующая запись, как универсальная татуировка, которая по мере все большего порядка вписывала шрамы напоминаний. Что-то подобное повторяется и в каждой человеческой жизни. Детские впечатления, например, существенно влияют на  будущее человека» ^{[9, c. 34-35]}.

Один из самым крупных современным философов в Германии Юрген Хабермас обращает внимание на «модус опыта бытия телом, из которого получает жизнь субъективность человеческой личности» ^{[32, c. 63]}. Тело и телесный опыт, проявленный в теле, как  сумма частей этого опыта, местоположение, биография, опыт ощущений и т. д. предоставляют человеку возможность углубиться в понимание своей собственной сути.  Сохранение  в  памяти  опыта  прошлого  бытия телом позволяет человеку быть телесным в настоящем. В отсутствие этого телесного модуса человек перестает ощущать живое бытие себя. По причине недоверия к телу и телесности глубина опыта бытия телом чаще всего не рассматривается, а игнорирование этого опыта не позволяет говорить о полноте человеческого существования.

Здесь уместно вспомнить слова, сказанные З. Фрейдом: «Человеческое Я - телесно» ^[31].  Еще в ХIХ  веке И. М. Сеченов, рассуждая об эмоциях, писал о т.н. «темном мышечном чувстве». Следуя рассмотрению структуры личности (В. В.  Козлов, 1995), как триединства подструктур Я-материальное, Я-социальное, Я-духовное ^{[10, с. 75-76]}, Я-материальное выступает как первично заданное, как тело индивида. Вне зависимости от уровня интеллекта, нравственности, этико-моральной позиции, степени включенности в проживаемый социальный контекст своего жизнеосуществления, расовой и половой принадлежности - изначально любой человек обладает телом через ощущения, которыми он познает окружающую реальность.

Соответственно, опираясь на  последующую чувственно-тактильную сферу, как результирующую взаимодействия организм/среда индивид строит свою уникальную, индивидуальную внутреннюю картину мира. В зависимости от характера и уровня проявленности внешних раздражителей внутренняя картина мира в своих крайних проявлениях приобретает либо качество райской обители, где он полностью принят и, безусловно, любим, либо злобный и безжалостный мир, стремящийся его уничтожить, где он вынужден идти по дороге жизни, оскалив зубы и сжимая кулаки. Характер и особенности внутреннего переживания включенности во внешнюю среду формирует особенности и уровень мышечной напряженности максимально/оптимально обеспечивающий прогностическую бытийную перспективу. Первично, окружающий мир воздействует на человека, формирует его, и это воздействие индивид в своем личностном проявлении впоследствии зеркально отображает в смысловом контексте и отдает (возвращает) в окружающую среду.

Е. Э. Газарова, рассматривая условия формирования человеческой телесности подчеркивает: «...только значимая информация формирует основные телесные особенности и, чем более эмоционально пережита эта информация, тем сильнее она «врастает» в человека (психо-сомато-висцеральный паттерн полностью охватывает всю структуру человека)» ^[5]. По принципу консолидации и активации следов памяти паттерн будет запускаться в каждой, даже отчасти аналогичной ситуации, эталонными элементами: психологическим конструктом, психическим состоянием, напряжением конкретных мышц, определенными изменениями параметров сосудистой, эндокринной, иммунной систем. Таким образом, как утверждает М. И. Еникеев, «…не изолированные отдельные сознательные мотивы, а общая направленность и обобщенный способ поведения определяют поведение устойчивых преступников» ^{[8, с. 51]}.

Впоследствии, следуя онтологическому закону расширения личностного пространства, в Я-материальное включается предметно-объектная составляющая обеспечения жизнедеятельности организма – его собственность. Таким образом, имеющиеся различия в структуре личности для Я-материального между непосредственной телесностью и ее предметно-вещной  продолженностью, могут стать возможными для обнаружения. На практике этот тезис подкрепляется известным положением, что подавляющее большинство лиц, осужденных за преступления против собственности, не совершают преступления против личности вне значимого примата материальной заинтересованности. По нашему мнению, как уже отмечалось, характер психической травмы, степень выраженности ее травматичности, уровень проявленности, а, следовательно, и степень криминогенной зараженности для индивида является одной из составляющих,  влияющих на выбор совершаемого преступления.

В этой связи возникает вопрос о зонах приложения усилий в плане профилактики, ресоциализации и возможного восстановления социопсихофизиологического статуса индивида в пространственно-временном континууме применительно к группам лиц, характеризующихся делинквентным поведением.

В процессе решения задач подобного рода наше внимание привлек гуман-структурологический холистический подход, максимально интегрирующий различные аспекты понимания человека как биопсихосоциодуховной  сущности, разработанный в рамках современной динамической психиатрии ^[2;15;37].  «Последняя представляет относительно новое научно-практическое направление, созданное в Германии в рамках творческой терапевтической концепции, интегрирующей традиционную «статическую» психиатрию, психоанализ, групповую динамическую психотерапию и психосоматику, а также рассматриваемое как смену парадигм «в подходе к науке, к человеку, к тому, что раньше обозначалось болезнью и ее категориями, смена в подходе человека к самому себе, вплоть до нового восприятия организационных форм общества»  ^{[33, с. 235]}.

В основу данного направления положена структурно-функциональная модель личности (G. Ammon, 1995), созданная в результате трансформации взглядов на бессознательное и топографической модели личности 3. Фрейда («Я», «Оно», «Сверх-Я»). С позиций рассматриваемой концепции личность представляет собой сложное многоуровневое структурное образование, включающее:

1) первичные органические структуры, охватывающие биологические, соматические, физиологические и нейрофизиологические особенности индивида;

2) центральные личностные образования, находящиеся в области бессознательного;

3) вторичные осознаваемые функциональные носители личности, обеспечивающие контакт с внешним миром: мышление, память, интеллект, речь, эмоции.

Особое значение в данной концепции личности имеет понимание соотношения «сознательного и бессознательного», где бессознательное, теоретически, как конденсат отношений, представлено шестью центральными Я-функциями, изначально наделенными конструктивным ресурсом – агрессия (А), как деятельная активность; страх (С),  каксовладание с тревогой; внешнее «Я-отграничение» (Q) - автономия с гибкой границей «Я»; внутреннее «Я-отграничение» (Q*) - гибкая регуляция границ осознающего Я и неосознаваемых побуждений; нарциссизм (N) - позитивное самопринятие; сексуальность (Se) - взаимообогащающее единение.

Уровень сформированности Я-функций определяет особенности взаимодействия в последующих межличностных отношениях при обмене «социальной энергией» и, соответственно, проявляется через три составляющие функциональной организацииЯ: конструктивность, деструктивность, дефицитарность.

В предлагаемом гуманфакторном подходе рассматривается  концепция многомерности человека, которая «отменяет дуалистиче­ское мышление в пользу парадигматически нового холистического понимания. Человека воспринимают как одно целое со своими синергическими сферами тела, духа и души. Полярные катего­рии больной - здоровый, сома - психика, друг - враг - узкие и поощряют одномерное каузальное мышление» ^{[2, с. 174]}.

Предлагаемый «Я-структурный тест», с позиции выработанной теории личности, может рассматриваться как развивающаяся психодиагностическая система, в которую в последующем могут быть включены диагностические оценки состояния других центральных Я-функций как, например, креативность,  телесное Я и др.» (выделено нами – В. Т., Н. Г.) ^{[37, с. 6]}.  Основываясь на данном утверждении, мы выдвигаем гипотезу о возможном обнаружении различий, характеризующих телесный компонент гуманструктуры законопослушных граждан и лиц, осужденных за системно совершенные преступления. 

На основе русскоязычной версии ISTA - Я-структурного теста Гюнтера Аммона (Ю. Я. Тупицин, В. В. Бочаров и др., 1998), методических рекомендаций Санкт-Петербургского научно-исследовательского психоневрологического института им. В. М. Бехтерева «Исследование и оценка нервно-психического здоровья населения» (Ю. Я. Тупицын, В. В. Бочаров, Б. В. Иовлев, С. П. Жук, 1999), предложена  психодиагностическая система оценки изменения личностных структур и социальных структур различной смысловой наполненности, которая включает в себя анализ блоков шкал  указанных шести центральных Я-функций.

Проведенные нами исследования (В. М. Труш, 2009, 2010, 2011, 2012, 2013, 2014, 2015, 2016, В. М. Труш, Н. Д. Гомонов, 2013, 2016) ^{[26; 27]} в сфере гуманструктурологии лиц, содержащихся в учреждении исполнения уголовного наказания за неоднократно совершенные преступления, дает основания утверждать об имеющихся у них личностных гуманструктурологических различиях в зависимости от совершенного вида противоправных деяния.

В представленном исследовании мы проводим анализ значимых личностных особенностей в гуманструктуре рассматриваемых групп, вернее, обнаружения в них выраженной аффективной составляющей, значимого экзистенциально-смыслового компонента определяемого направлением тенденций гуманфакторов, (Тd gfk G) и триггерной включенности, формирующей проявление поведенческого динамического стереотипа со сниженной степенью осознанности, определяемого через сочетание наиболее устойчивых гуманфакторов (σ). Системные процессы взаимодействия показателя надежности среднего значения гуманфакторов (σ) и тенденций гуманфакторов (Тd gfk G), как «качества социальной энергии» ^{[37, с. 5]}, в рассматриваемых группах описываются, как соотношение «фигуры» и «фона» в терминах гештальтпсихологии.

Одним из показателей, которые позволяют выявить характер направленности соответствующих гуман-функциональных пространств является тенденция гуманфактора (Тd gfk) ^{[20, с. 149; 21, с. 222]}. Данный показатель является производной соотношения конструктивной и деструктивно–дефицитарной составляющих показателей первого уровня:

Тd gfk G=  К1/ К2 + К3;  где:

К1 – конструктивная составляющая соответствующей гуман-функции;

К2 – деструктивная составляющая соответствующей гуман-функции;

К3 – дефицитарная составляющая соответствующейгуман-функции.

G – А, С, Q, Q*, N, Se.

Если численное значение гуманфакторной тенденции больше 1, то в структуре психической реальности преобладает конструктивная составляющая, если меньше 1, то превалируют деструктивная и дефицитарная составляющие.

Анализ расхождения тенденций гуманфакторов между группами лиц, осужденных за совершенные преступления, и законопослушных граждан осуществляется на основании коэффициента уровня приоритета (УПG) ^{[22, с. 285]}.

Определение данного показателя позволяет определить базовые личностные динамические образования, способствующие формированию ведущего манифестирующего поведенческого стереотипа.

Исходя из ранее представленного нами сравнительного анализа особенностей гуманструктурологии законопослушных граждан и лиц, осужденных за совершенные преступленияв совокупности ^[27] (В. М. Труш, 2012), вне рассматриваемой постатейной, категорийной дифференциации, проведен расчет коэффициента уровня приоритета (УПG) тенденций гуманфакторов осуществляется по следующей формуле:

УП G = |Тd gfk G – 1|;

где: G = A, C, Q, Q*, N, Se.

Следующим существенным показателем в представленном исследовании является, ([σco,de,df]), (σ) – сравнительный анализ среднеквадратичного отклонения (см. табл.1) по отдельным факторам и уровням факторной проявленности (В. М.  Труш, 2013) позволяющий определить констелляцию наиболее устойчивых гуманфакторов в их конструктивной, деструктивной идефицитарной реализации ^[25].

Среднее квадратичное отклонение (σ) является именованной величиной, имеет размерность усредняемого признака и экономически хорошо интерпретируется. Она используется для оценки надежности среднего значения представленной величины. Чем меньше среднеквадратическое отклонение, тем надежнее среднее значение признака G (A, C, Q, Q, N, Se), тем лучше значение средней величины представляет исследуемую совокупность.

Нами был проведен сравнительный анализ средних «сырых» оценок по всем 24 шкалам данных при рестандартизации опросника ^{[15, с. 287]}, проведенной на группе, включавшей 1000 испытуемых в возрасте от 18 до 53 лет, преимущественно со средним или средне-специальным образованием (Ю. Я. Тупицин, В. В. Бочаров и др., 1998), и группы осужденных колонии особого режима, включающей 300 испытуемых, совершивших насильственные, корыстные преступления, а также противоправные действия в сфере половой неприкосновенности и незаконного оборота наркотиков (см. табл.1, 2).

С этих позиций также был произведен сравнительный анализ личностных особенностей осужденных за различные виды преступлений, основываясь на теоретических положениях динамической психиатрии G. Ammon. Целью проводимого исследования является обоснование классификации лиц, совершивших преступные деяния с позиции предлагаемого категориального подхода (К. М. Лобзов, 2012) в зависимости от уровня выраженности криминогенной зараженности ^[11]. В частности исследовались 6 групп:

- лица, неоднократно осужденные за совершенные преступления к различным срокам наказания согласно УК РФ вне зависимости от статейного и категориального признака (см. табл. 1, 2);

– лица, осужденные за преступления против личности – n = 100 (ст. 105, 111 УК РФ);

– лица, осужденныеза преступления против собственности – n = 100 (ст. 158, 161, 162 УК РФ);

– лица, совершившиепреступления в сфере половой свободы и половой неприкосновенности личности (далее – в сфере сексуальности) – n = 100 (ст. 131, 132, 133,134,135 УК РФ);

– лица, совершившие преступления за незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозку, пересылку либо сбыт наркотических средств или психотропных  веществ – n =100 (ст. 228 УК РФ) (см. табл. 3.4).

Данные группы являются однородными по социально-демографическим, статусно-криминальным признакам, находились в равных средовых условиях – учреждение исполнение наказания особого режима, что определяет равную степень влияния ситуационной составляющей на диагностируемый уровень актуальной выраженности их личностной криминогенной зараженности.

Для наглядности в представленном сравнительном ряду лиц, осужденных за вышеперечисленные преступления (Ср. зн. «осужд.», Ср. зн. «228», Ср. зн. «лчн.», Ср. зн. «сбст.», Ср. зн. «секс.») включена выборка законопослушных граждан – Ср. зн. «зкн.» ^{[15, с. 287]}.

Более подробный, полный сравнительный анализ особенностей гуманструктуры лиц рассматриваемых групп представлен в нашей работе – «Методологические и психологические аспекты исследования криминогенности личности преступника» ^[27], где указано, что «между выборками рассматриваемых групп законопослушных граждан и осужденных за совершение преступлений, лиц, осужденных за совершение корыстных и насильственных  преступлений, а также против половой неприкосновенности и половой свободы личности, осужденных за незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозку, пересылку либо сбыт наркотических средств или психотропных  веществ существуют неслучайные различия по уровню исследуемого признака» ^{[27, с. 45 - 49; 58 - 64]}.

Соответственно, данное утверждение распространяется и на производные данные по представленным группам.

Анализ полученных значений (см. табл. 2), прежде всего, «обращает внимание на существенный приоритет конструктивного дипольного образования    С ─ N в группе законопослушных граждан.  На основании вышеизложенных сравнительных оценок  была предложена  гипотеза, согласно которой осужденные граждане отличаются от законопослушных наличием более выраженного дефекта диполя С (страх) – N (нарциссизм). Для лиц, отбывающих срок наказания за совершенные преступления характерен деструктивно/дефицитарный дефект гуманфактора внешнего ограничения (Q) – преступление совершается на границе контакта организм/среда, на общем фоне аналогичного деструктивно/дефицитарного приоритета гуманфакторов A, C, Q*» ^{[27, с. 46]}.

Ранее ^{[27; 28]}, нами был проведен сравнительный анализ особенностей гуманструкрурологии  законопослушных граждан и лиц, осужденных за совершенные преступления в совокупности, вне рассматриваемой постатейной категорийной дифференциации. «Пофакторное сравнение среднеквадратичного отклонения (σ) показателей гуманструктуры исследуемых групп (см. табл.1, подчеркнуто) позволяет определить следующие наиболее вероятностно устойчивые констелляции гуманфакторов, в частности:

- группа «осужд.» - C3, Se3

- группа «зкн»  -  C2, Q2, Q*2, N2» ^{[27, с. 47]}.

Соответственно, допустимо утверждение, что для лиц, осужденных за совершение преступлений, наиболее устойчивыми и личностными структурами являются дефицитарная сексуальность (Se3) и дефицитарный страх (С3).

Полученый результат соответствует одному из базовых положений гештальтподхода «…тревога (постоянно присутствующая в неврозах) как результат прерывания возбуждения…» ^{[16, с. 12]}.

Следует обратить внимание, что указанные гуманфакторы группы «осужд.» максимально телесно определены, а их качественная проявленность – дефицитарность дает основание утверждать о наличии задержке в их генезисе. «…эти функции могут быть сформированы «нормально», «патологически» или «задержаны» в своем развитии. Решающим здесь является характер взаимодействия как в первичной группе (прежде всего родительской семье), так и в целом в группо-динамическом жизненном поле» ^{[37, с. 5]}.

Соответственно, вполне обоснованно допущение наличия непреодолимых препятствий в возможности их адекватно конструктивной сформированности и образования в гуманструктуре личности – «дыры в Я».  «Эта структуральная дыра в зависимости от группово-динамической констелляции поврежденной преэдиповской группы, так сказать, «восполняется» специфической симптома­тикой: психосоматическим заболеванием психотической (ши­зофренической  или  манически-депрессивной) симптоматикой, симптоматикой бордерлайн,  манией  или  деструктивной  сек­суальностью» ^{[2, с. 172]}.

Данное утверждение о формировании особенностей телесной организации в самоощущении у лиц, обладающих уровнем криминогенной зараженности, – совершение преступления, требует категорийной проверки. В таблице 3 представлены значения средних «сырых» оценок гуманфакторов, показателей шкал ISTA осужденных лиц в зависимости от категории совершенного преступления.

Прежде всего, как мы отмечали ^{[23, 24]}, в группе законопослушных граждан, обращает внимание существенный приоритет конструктивного дипольного образования С ─ N. Именно данный конструкт наиболее выражен в  данной группе (УП зкн), представляя собой базовое сочетание, обеспечивающее возможность человека приемлемо для себя и законопослушно в правовом отношении осуществлять свою жизнедеятельность, находясь среди других. Тип изменения (см. табл. 5) степени выраженности коэффициента уровня приоритета по диполю С – N тенденций гуманфакторов (УП C-N) в рассматриваемых группах носит  линейный характер и тождественен степени выраженности криминогенной зараженности определяемой коэффициентом правовой устойчивости (Кпу) (см. табл. 4)

G. Ammon ^{[15; 37]} рассматривает нарциссизм (N), как изначальный потенциал развития индивида, на основе которого происходит формирование других центральных Я-функций. Именно нарциссизм формирует границы человеческого «Я», фактически исполняя роль регулятора основных энергетических процессов (обмена социальной энергией). Иначе говоря, чем больше величина нарциссизма, интегрирующего в структуре «Я» индивидуальные и межличностные аспекты человеческого существования, тем благоприятнее условия для развития других интрапсихических образований. Соответственно, в зависимости от соотношения конструктивность/деструктивность, дефицитарность присутствующей величины интегрированного нарциссизма в структуре «Я» представляется возможным обеспечение эффективного энергетического обмена «между обособляющимся «Я» и внешним миром» ^{[37, 32]}.

Тревога (C) в свою очередь необходима, «как условие проявления активности, приобретения нового опыта, поддержания и развития Я-идентичности, … являясь по своей сути  «нормальным» регулятором психической деятельности, способствуя адекватному приспособлению индивида, … или же будет дезинтегрировать деятельность Я» ^{[37, 33]}. Это утверждение подтверждается (см. табл. 5) однонаправленной соотнесенностью при достаточно выраженном уровне коэффициента УП (С, N) тенденций гуманфакторов.

Классическое базовое утверждение отечественных криминологов «…наличие тревожности, бессознательное ощущение призрачности и хрупкости своего бытия, опасения небытия качественно отличают преступника от непреступника, и это является основной причиной преступного поведения» (Ю. А.  Антонян, 1996) находит свое подтверждение и дополнение в исчисленных значениях коэффициента уровня приоритета (УП C-N).

Как уже отмечалось, для группы законопослушных граждан, как в межгрупповом, так и во внутригрупповом варианте, наиболее устойчивыми являются деструктивные личностные  гуманструктуры - C2, Q2, Q*2, N2. Это позволяет утверждать о стабильном самоограничении проявления деструктивности как отличительной черте данной группы. Наличие данных устойчивых гуманфакторных образований деструктивного проявления позволяет допустить возможные пороговые значения(см. табл. 1, Ср.зн./«зкн» [C2, Q2, Q*2, N2]+ σ) деструктивности для законопослушных граждан, в частности: C2 = 3,6; Q2= 5,81; Q*2 =5,17; N2 = 5,56 – соответственно, значения, превышающие данные числовые показатели для указанных гуманфакторов, являются возможными маркерами совершения противоправных действий,  их носителями» ^{[27, с. 47]}.

Пофакторное сравнение среднего квадратичного отклонения (σ) показателей гуманструктуры исследуемых групп (см. табл. 3, выделено чертой) позволяет определить следующие вероятностно наиболее устойчивые констелляции гуманфакторов, в частности:

- гр. «зкн.» - С2, Q2, Q*2, N2;

- гр. «228» –Se3,N2, С3;

- гр. «сбст.» – С3, Se3;

- гр. «лчн.» –Q2, Q1, С3;

- гр. «секс» –Se3, N2, Q2.

Следует более подробно рассмотреть данную ситуацию в группе «лчн.», где одновременно, как наиболее устойчиво сформированными в своем социальном проявлении представлены конструктивное (Q1) и деструктивное (Q2) внешнее Я-ограничение. Составляющие данные могут взаимно компенсировать друг друга, их вероятностная возможность манифестации обусловлена индивидуальным ситуационно/смысловым компонентом. Поэтому для данной группы более существенными будут следующие субманифестирующие гуманфакторы (см. табл. 1) – дефицитарной агрессии (А3) и дефицитарной сексуальности (Se). Соответственно, в своем конечном варианте проявления наиболее вероятностно устойчивых констелляций гуманфакторов личностных особенностей исследуемых групп будут выглядеть следующим образом:

- гр. «зкн.» - С2, Q2, Q*2, N2;

- гр. «228» –Se3,N3, С3;

- гр. «сбст.» – Se3, С3;

- гр. «лчн.» –Se3,С3, А3;

- гр. «секс» –Se3, N2, Q2.

Проводя анализ представленных констелляций наиболее устойчиво сформированных гуманфакторов, в группах лиц, осужденных и отбывающих наказание за совершение категориально рассматриваемых преступлений, значимо отметить, что во всех рассматриваемых группах присутствует дефицитарная сексуальность  (Se3).

Рассматривая природу преступного поведения уместно вспомнить утверждение П. Б. Ганнушкина: «Три чувства, совершенно различные на первый взгляд, - злоба, сексуальная любовь и религиозное чувство, - если опираться на множество фактов и соображений, - находятся друг к другу в большой близости; тогда, когда возрастает их интенсивность и в особенности, когда злость трансформируется в жестокость, в свирепость, сексуальная любовь в сладострастие и религиозное чувство в фанатизм или в мистицизм, тогда эти три чувства совпадают или смешиваются без заметных границ» ^[6].

Сексуальность человека, как феноменологическое проявление, является филогенетически одним из наиболее древних и как переживание является максимально телесно выраженным, что подтверждает предложенную  нами гипотезу, позволяющую осуществлять сравнительный анализ различных категорий преступников по основанию экзистенциала телесности.

За исключением группы «секс» в рассматриваемых  группах присутствует устойчиво сформированная позиция гуманфакторадефицитарного страха (С3). «В поведении дефицитарный страх проявляется неспособностью «почувствовать» страх вообще. Часто это выражается в том, что объективная опасность недооценивается или полностью игнорируется, - не воспринимается сознанием как действительность. Отсутствующий страх интрапсихически проявляется в ощущениях усталости, скуки и душевной пустоты. Неосознаваемый дефицит переживаний страха, как правило, обнаруживает себя в выраженном стремлении к поиску экстремальных ситуаций, позволяющих, во что бы то ни стало, ощутить реальную жизнь с ее эмоциональной наполненностью, т. е. избавиться от «эмоционального несуществования» ^{[37, с. 21]}.

По нашему мнению, отсутствие в гуманструктуре лиц, осужденных за преступления в сфере сексуальности страх/тревожного компонента (С), как компонента наиболее устойчивых констелляций гуманфакторов, свидетельствует о принятии лицами данной группы своей сексуальной проблематики, по сравнению с лицами групп «228», «лчн.», «сбст.».

Представленный анализ позволяет утверждать, что одним из наиболее вероятностно устойчивых (σ) и свойственным осужденным преступникам рассматриваемых групп является гуманфактор дефицитарной сексуальности (Se3). Будучи феноменологично смыслообразующим, что, прежде всего, определяет непринятие своей и чужой телесности (выделено нами – В. Т., Н. Г.). Дефицитарная сексуальность не позволяет межличностным контактам достигать какой-либо глубины и, таким образом, во многом реально обусловливает «пороговую величину» интеракций» ^{[37, с. 34]}. Впоследствии, исходя из индивидуальной истории, компонент сексуальной ущербности обрастает дополнительными составляющими и компенсаторно, в варианте манифестации, формирует динамический характер жизнеосуществления.

В группе «секс», как наиболее криминогенно зараженной,  «нарциссизм как изначальный потенциал развития индивида, на основе которого происходит формирование других центральных Я-функций» ^{[38, c. 11]}, в личностном самовосприятии представлен, как деструктивный нарциссизм (N2) и  «понимается как искажение или нарушение возможности личности реалистично ощущать, воспринимать и оценивать себя» ^{[37, с. 29]}.

Присутствующая в данной группе Я-функция внешнего ограничения (Q), которая представляет собой первичный механизм регулирования взаимодействия с окружающей группой и ее интернализированным опытом «…формируясь в процессе разрешения симбиотических отношений, эта граница позволяет осуществить обособление развивающейся идентичности при сохранении способности и возможности к жизненно важному обмену и продуктивному межличностному взаимодействию. На смену симбиотическому слиянию приходит конструктивная автономия. Тем самым «Я» оформляется как «место непрерывного психического переживания, т.е. чувства Я» ^{[37, с. 21]}. В результате формируется устойчивое «чувство реальности», как  способность вступать в контакты, в том числе достаточно близкие, «без угрозы переидентификации и выходить из них без последующего чувства вины» ^{[37, с. 22]}.

При деструктивном внешнем Я-ограничении (Q2) свойственно «нарушение регулирования отношений с окружающими людьми и реакций на внешние события» ^{[15, с. 98]}. Вследствие страха переполнение внешними стимулами формирует ригидный барьер, препятствующий обмену социальной энергией, и проявляющийся в отвергании эмоционального участи в жизни окружающих людей и событий окружающего мира. Операционализация  параметра деструктивного внешнего Я-ограничения проявляется «в отсутствии интереса к людям, событиям и окружающему миру, отверганию эмоционального участия в них. … Результатом является чувство душевной пустоты.… До этих людей невозможно достучаться, они не могут испытывать истинное сострадание к другим людям» ^{[15, с. 99]}. Способ заполнения данной душевной пустотности определяется бессознательно воспринятой раннедетской динамикой взаимоотношений в первичной группе с высоко значимыми лицами, которая в тематической и смысловой позиции воспроизводится индивидом во взрослом периоде.

В группе «228» деструктивный нарциссизм (N2), как бы «соткан» из обид, страхов, агрессивных чувств, предубеждений, предрассудков, отказов, запретов, разочарований и фрустраций, возникающих во взаимодействии ребенка и матери» ^{[37, с. 39]}, сочетается также с дефицитарным страхом (С3), который проявляется неспособностью «почувствовать» страх вообще. Часто это выражается в том, что объективная опасность недооценивается или полностью игнорируется, - не воспринимается сознанием как действительность. Отсутствующий страх интрапсихически проявляется в ощущениях усталости, скуки и душевной пустоты. «… Неосознаваемый дефицит переживаний страха, как правило, обнаруживает себя в выраженном стремлении к поиску экстремальных ситуаций, позволяющих во что бы то ни стало ощутить реальную жизнь с ее эмоциональной наполненностью, т. е. избавиться от «эмоционального несуществования» ^{[37, с. 21]}, который переживается, прежде всего, на телесном уровне.

В группе «сбст.» в сформированном сочетании дефицитарной сексуальности (Se3) и дефицитарного страха (С3) формируется основание компенсаторного получения значимого эмоционального переживания зачастую вне аспекта материальной выгоды.

В группе «лчн.» в сформированном сочетании дефицитарной сексуальности (Se3), дефицитарного страха (С3) и дефицитарной агрессивности (А3), получение значимого эмоционального переживания формируется  как компенсация снижения способности осознанного проявления активности. При выраженности  порогового уровня внутреннего напряжения отреагирование осуществляется архаически брутальным способом, который со временем может приобретать характер динамичной стереотипичной деятельности.

Мы полагаем, что утверждаемая  линейная зависимость степени выраженности и уровня проявленности криминогенной зараженности личности к тяжести совершенного ею противоправного деяния обладает соотнесенностью с интенсивностью получаемого значимого телесного травмирующего переживания. Преступления в сфере сексуальности предполагают максимальное использовании значимого тела другого вне его свободной воли. Преступления, осуществляемые против личности, предполагают существенное значение объектности тела другого для реализации намерения.  Преступления, осуществляемые против собственности, являются иерархически производными, в которых телесность замещается иными предметно-утилитарными объектами. Лица, совершающие преступления за незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозку, пересылку либо сбыт наркотических средств или психотропных веществ максимально удалены от тела другого, но максимально приближены к своей телесности, разрешая актуальную проблему путем изменения состояния сознания. Все эти группы объединены общим стремлением получения аффективной разрядки, связанной со значимой  неудовлетворенной потребностью, но каждый своим способом – используя другого, уничтожая другого, лишая другого либо автономно изменяя свое состояние сознания проживания своей телесности.

Вывод.

В результате проведения сравнительного анализа манифестирующих тенденций и наиболее вероятностно устойчивых констелляций гуманфакторов в рассматриваемых группах (гр. «зкн.», гр. «228», гр. «сбст.», гр. «лчн.», гр. «секс») следует отметить следующие особенности их гуманструктурологии, соотнесенные с уровнем выраженности криминогенной зараженности личности преступника:

1. Манифестирующие компоненты гуманструктуры лиц, осужденных и отбывающих наказания за совершенные преступления во ФСИН РФ, обнаруживают  компонент дефицитарной сексуальности (Se3), что отличает их от лиц, не совершавших преступления;

2. Констелляция наиболее устойчивых компонентов гуманструктуры лиц, осужденных за совершенные преступления по рассматриваемым категорийным принадлежностям – «228», «сбст.», «лчн.», «секс» - обнаруживают  компонент дефицитарной сексуальности (Se3), что отличает их от лиц, не совершавших преступления.

Гуманструктурологический подход в рассмотрении данного положения, прежде всего, «предполагает понимание сексуальности, как психической репрезентации раннедетского опыта отношений с матерью, который феноменологически представлен прежде всего телесным компонентом. Симбиотические интеракции между матерью и ребенком создают пространство для формирования телесного Я, для раскрытия первично заданныхгуманфункций агрессии, творчества, сексуальности и др. ...» ^{[37, с. 12]}. Процесс  возможного выделения первичного телесного «Я» происходит на основе первичного симбиоза мать - ребенок.

Конструктивный генезис сексуальности возможен при условии успешного разрешения первичного симбиоза, т.е. при формировании гибкого Я-отграничения и преодоления симбиотических отношений без страха и чувства вины. При этом следует отметить, что сексуальность, как центральная Я-функция, представляет собой, прежде всего, «способность устанавливать живой контакт на телесном, душевном и духовном уровнях» (G. Ammon, 1980).

Соответственно, тезис о системно-устойчивом характере проявления экзистенциала телесности в гуманструктурологии  личностных особенностей лиц, осужденных за совершенные преступления подтверждается.  Исходя из уникально индивидуальной истории формирования Я-идентичности индивида, как результирующей значимых межличностных отношений его взаимодействия и процессов обмена социальной энергией, впоследствии возможно формирование таких деструктивно/дефицитарных комбинаций гуманфакторов в своем манифестирующем и наиболее устойчивом сочетании, которые могут стать основой совершения противоправных деяний.